Любопытна полемика в либеральной среде вокруг сакрального числа поддерживающих Путина и Крымнаш — пресловутые и неоднократно подтвержденные 86% опрошенных. Если первая реакция была окрашена в цвета ужаса и растерянности, то впоследствии для объяснения разрыва сразу нескольких мифов (прежде всего, мифа о духовности, доброте и мудрости простого народа) стали использовать две стратегии.
Стратегия недоверия не столько процентам поддержки, сколько методам опросов и вообще квалификации и независимости социологов, их проводящих (хотя именно российская социологическая школа в лице, скажем, Левада-центра, одно из немногих достижений постперестроечной науки). Мол, система опроса, разработанная в другие времена, не гарантирует корректность опроса в ситуации перехода общества от персоналистского режима к неототалитарному.
Вторая стратегия: поставить под сомнение реальность взглядов респондентов с упором на их мнимость, за которой респондент может легко спрятаться в трудные времена. Мол, поддержка Путина — это демонстрация лояльности, то есть не более чем зонтик, вынутый во время дождя. Дождь кончится, зонтик уберут, все чисто, как и не было.
То есть, нет никаких 86 процентов поддержки имперской политики властей и курса на фундаментализацию, а есть некоторая иллюзорность, психологически обоснованная. Смысл которой — не ссориться с властью и переждать трудные времена. Моральная поддержка, возможно, и есть, но она никак не реализовывается на практике: ни выйти на митинг в поддержку войны с Украиной, ни отправить на войну своих близких — желания не возникает. И, значит, относиться к этим цифрам надо снисходительно, это не более чем выражение обычного для массового общества конформизма и поддержки большинства.
Наиболее отчетливо эта позиция выражена у Екатерины Шульман.
"Потому что, когда мы говорим о большинстве или о нажатии на кнопку "Крым наш", которое активизировало архаические пласты сознания, мне все время хочется спросить: хорошо, нажали на кнопку, и чего люди сделали-то после этого? Ну, хорошо, они все бурно зааплодировали и стали смотреть телевизор с удвоенной силой. Дальше что? Даже по тем опросам, которые мы имеем, видно, что это эйфорическое настроение весны 14-го года, оно уже к осени сменилось какой-то депрессией, опять же тревожным смотрением в будущее и так далее. Вот вам и вся кнопка".
Столь же скептична Шульман и по отношению поддержки большинством России фундаментализации, затеянной властями в рамках переформатирования общества ответ на протестные настроения. "Преследователи новороссийских танцовщиц, ненавистники "Детей-404" и инициаторы антиабортного законодательства не хотят стать праведниками, выполнить свой моральный долг или попасть в рай. Они не испытывают праведного гнева — они его имитируют. Их волнует не мораль, а выживание любой ценой — иными словами, нечто идеологически противоположное любому моральному кодексу, традиционалистскому или либеральному".
По мнению колумниста газеты "Ведомости", положение путинской России определяется двумя тенденциями, которые не зависят от поведения властей: нарастающими проблемами с добычей и продажей газа и нефти и демографической ямой, в которую входит Россия. Ямой, возможно, небольшой, но фатальным образом влияющей на возможность проведения агрессивной политики нынешними властями:
"С точки зрения социальных процессов, такие вещи, как агрессивная военная политика, массовые репрессии или, наоборот, какой-то модернизационный проект — тоталитарный или демократический — требует демографического навеса в виде большого количества этой вот молодежи, которая готова что-то убивать, умирать, реформировать. У нас этого нет и не будет, в ближайшие десятилетия не будет. То есть сейчас будет некая демографическая яма небольшая за счет того, что придет время размножаться поколению 90-х, а оно немногочисленно само по себе, оно в свою очередь представляет эту яму…"
То есть даже если у властей и наличествуют агрессивные и экспансионистские замыслы, они не смогут осуществиться 1) из-за фиктивной, мнимой поддержки большинства, не готового перейти от слов к делу. И 2) из-за недостатка ресурсов, как материальных, так и демографических.
Что позволяет исследователю занимать позицию сдержанного исторического оптимизма: громкие заявления являются лишь поддерживающей психологической терапией; сбросить режим вряд ли удастся, но в перспективе будет лишь имитация агрессивности. А по сути, длительный застой, на который и ресурсов и социальной поддержки сил хватит.
Позволю себе не согласиться. Идея антагонистического противоречия между словами и делами — старая русская идея. Она была многократно опровергнута, в том числе такими известными психологами как Джордж Мид, Соломон Аш или Стенли Милгрэм и социологами как Пьер Бурдье. Слова не противоречат делам, а предшествуют им. Сначала совершается символическая революция в умах, а потом эти изменения проявляются в революции реальной.
Слишком много примеров, подтверждающих именно такую последовательность событий, и слишком мало — опровергающих ее.
Французское просвещение, деятельность энциклопедистов, подготовивших умы к возможности воплощения этих идей на практике, в политике, в реальной борьбе предшествовали французской революции. Как, впрочем, и другим, в том числе — американской. Литературное оппонирование самодержавной власти в России привели к созданию символического полюса противостояния и как результат череде политических революций, разрушивших основание, казалось бы, непоколебимого и традиционно чтимого большинством феодального строя. Идеи массового буржуазного общества, артикулированные в терминах политической борьбы, разрушили германскую, австро-венгерскую империи. Ценности секулярного общества, возникшие в Османской империи, способствовали ее разрушению. Образы и символы национальной обиды оформились в идеи немецкого национал-социализма и привели к власти нацистов-практиков, которые решились на войну с половиной мира. Это наиболее хрестоматийно известные примеры.
Есть исследования, увязывающие определенные идейные и художественные течения, приобретающие общественный резонанс, с последующими политическими трансформациями. Хотя любые попытки найти формулу опережения реальной революции символической плохо верифицируемы, такие попытки делаются. Андрей Крусанов в исследовании русского авангарда полагает, что в отдельных случаях символическая революция опережает политическую на 8-10 лет.
"Так, именно модернизм, возникший в 1890-х… послужил предвестником революции 1905 года, а возникновение русского авангарда в 1907–1908 годах предупредило грядущие катаклизмы 1917-го. Свою схему автор готов распространить и на более поздние периоды: рок-н-ролльный всплеск конца 50-х — студенческие революции 1968-го, а наша перестройка, получается, может быть выведена из постмодернистских и концептуалистских поисков конца 70-х — начала 80-х".
Понятно, что любые числовые коэффициенты труднодоказуемы, но то, что "идеи, овладевающие массами", редко остаются нереализованными, так же точно, как утверждение, что войне и революции (контрреволюции и т.д.) всегда предшествует "война по поводу слов".
Можно спорить о том, в какой степени убеждения 86 процентов являются индуцированными пропагандой и в определенной степени мнимыми, пассивными, лоялистскими. Хотя не меньшего внимания заслуживают предположение, что это
не путинская корпорация, заинтересованная в сохранении своей власти, индуцировала всплеск агрессивного русского национализма, а, напротив, русский национализм в его традиционной имперской ипостаси заставил путинские власти откликнуться и использовать его.
Что же касается предположения, что имперский крымнашизм — это пассивная и иллюзорная субстанция, не реализуемая делами, то какими еще собственно делами, кроме подтверждения легитимности начатой войны против Украины, должна проявиться в реальности эта поддержка? Антивоенными митингами? Их устраивают оппоненты 86 процентов. Отказ воевать и гибнуть в Донбассе? Публичный плач по убитым? Этого не происходит.
И мандат на расширение масштабов войны у властей есть, потому что символическое подтверждение восстановления образа советской империи в тех пределах, в которых это окажется возможным для властей, уже получено.
Как распорядится власть тем символическим заказом, который она получила в обстоятельствах нехватки материальных и демографических ресурсов, — дело власти. Но свое дело 86 процентов сделали (и продолжают делать), соглашаясь на войну от их имени. И на структурную фундаментализацию общества.
