Поляризацию внутри России определяют по-разному: западники-славянофилы, консерваторы и либералы, патриоты-крымнашисты и антипутинисты. Можно даже разделить на тех, кто считает главной бедой России коррупцию и воровство, и тех, кто полагает причину в самодержавии и чинопочитании (вместо, скажем, уважения к закону).
Я предложу два, точнее – полтора параметра, столь же, впрочем, очевидных, сколь и пристрастных. Первый – имперскость. Если коротко, имперский комплекс – это такой врожденный (или все-таки благоприобретенный?) порок русского сердца и ума. Не русскому уму свойственный исключительно, но русский ум на протяжении столетий формирующий и соблазняющий. Как гордость чужим и мнимым. В том числе, конечно.
Понятно, что на этом пороке кто-то наваривает то, что потом Навальный будет исчислять как коррупционную ренту. Но так как нет возможности делить все на стороны света и тьмы, зла и добра, греха и добродетели (смысл этих слов истрепан как пословица и также истощен), то и границу стоит упростить до предела. Те, для кого империя – ценность, направо, и те, для кого она – облако в штанах, налево.
Понятно, что этот критерий не универсальный, а исторический, хотя и довольно протяженный во времени. Если что-то ведет к укреплению империи (и имперской власти), тогда пожалуйте к полюсу крымнашистов-путинистов-защитников разделенной русской нации и так далее.
Если же вы полагаете, что то или иное событие/действие ведет/вело к распаду империи, к отказу от самодержавной иерархии, оценивая этот тренд (отказа) как исторически позитивный, – вам к другой стороне барьера. Туда, где важен не Навальный или Ходорковский, как оппоненты режима, это-то как раз несущественно, а поддержка ими (или отказ от поддержки) русского национализма (чаще всего являющегося в имперской личине) и имперских же амбиций российского общества.
Этот критерий, как мне кажется, и есть барьер воображаемых дуэлянтов.
Но есть и подпункт – деление внутри своих. Я бы шумно назвал его онтологическим и определил как поверхностное или глубинное (не в оценочном, а в физическом плане) ощущение нынешнего (очередного, постоянно повторяющегося) кризиса. Тогда, с одной стороны будут те, кто полагает, что народ-то наш – молодец еще и богатырь (богоносец, кажется, устал быть третьим и перебежал на сторону гастронома). Его, мол, просто подлая пропаганда сбила с панталыку. И только отключат мил-человека от ящика, как наваждение пропадет и растает, как цифра восемь, нарисованная на запотевшем зеркале в ванной.
Напротив – те, кто полагает, что имперская бацилла растворена в отечественной массовой культуре (частью которой является классика) и в пакете социальных (в том числе религиозных) стереотипов и привычек. И поэтому нужна не осторожная либерализация и экранирование волн имперского излучателя; не комплекс реформ на манер Александра-Освободителя, Горбачева-Уклонителя или Ельцина-Огорчителя, а жестокая и непримиримая реформация. Вместе с эпохой Просвещения и Возрождения, гуманизацией по вкусу и такой глубокой перелицовкой православия, чтобы от него остались только пуговицы и нитки. То есть то, что осталось от католицизма в протестантизме. Речь понятно о глубине штыка лопаты – типа до небес или так, побросать и согреться, ощупывая потенцию наивных мечтаний.
Казалось бы, причем здесь православие,
если светскость и нерелигиозность неуклонно теснят религиозный мистицизм везде, даже в протестантской Америке? И, однако, если посмотреть, как упорно не удаются демократические реформы (без уточнения их существа) именно в православных странах (в Греции, Молдавии, Румынии, Кипре, Болгарии и далее с Востока на Запад). А если на первый взгляд получаются (Грузия), то быстро срываются в протоптанную колею самодержавия явного или стеснительного. И если что-то получится в Украине, то только (не исключено) благодаря униатскому влиянию западенцев. И, значит, вопрос косточек от яблока приобретает особое значение.
Это деление среди своих – не блажь. От него два ответвления, два принципиально разных варианта будущего. Если все дело в Путине и пропаганде, то давайте устраивать Народную волю и решать проблему по-быстрому. Нет Путина, нет проблемы. Легко и просто. И на душе даже полегчало.
А вот если дело не в Путине и пропаганде, а в культуре и социуме, то короткой рокировкой делу не поможешь. Завтра вместо Путина – благословенные Навальный с Ходорковским, а послезавтра: здравствуйте, дорогие мои, у нас уже два Путина и оба в кепке (или в кипе). То есть менять надо не вуалехвоста с выпученными глазами, а воду в аквариуме вместе с рыбками. Потому что вода у нас такого градуса духовности, что из любой гуппи быстро получается самодовольная золотая рыбка с усами.
И тогда нужны совсем другие приемы и другой срок для достижения результата (если он вообще в этих обстоятельствах возможен).
Ну и последнее-первое: почему развал империи существенен? Потому что разрушится надутый кумир, восковый истукан, золотой телец великой нации, которому молились и поклонялись наши суровые, наивные и инфантильные предки. Разрушение империи избавляет социального агента от необходимости и возможности гордиться пустым, неконвенциональным превосходством по принципу сила есть ума не надо. А в факультативе: пренебрежение к ценности всего гуманитарного набора – от жизни другого до типа достоинства.
Поэтому исчезновение иллюзии позволяет возникнуть иному принципу организации социума – не по признаку гордости вещами мнимыми, а вполне даже вменяемыми. Имеющим прямое отношение к воде в аквариуме. Не создающие перегородки с остальным миром, как наше православие, а приближающие к нему. Гусеница русской жизни вылезает из прочной имперской скорлупы и ползет к моменту перерождения, когда из облака всеобщего отвращения появится порхающая бабочка.
И вдруг мир оказывается не опасным и желающим отнять у нас осколки скорлупы, которые мы носим наподобие панциря, а вполне проницаемым и умопостигаемым, гордиться которым (или не гордиться) есть 3382 разных повода, не имеющих большого значения. Главное, что тучное тело перевалило через забор, и оно теперь здесь.
На бумаге, конечно, все просто, а на реализацию, которая не факт, что вообще получится, уйдет немереное число мучений. Но есть ли другой путь?
