Теперь, когда страсти, связанные со смертью Алексея Навального, постепенно начинают затухать, хочется сказать еще несколько слов об этом событии, слов, которые раньше были не вполне уместны. Причины произошедшей с Алексеем трагедии надо серьезно осмыслить и сделать определенные выводы. Ведь Алексея убили не только люди (напрямую), но и определенные идеи (косвенно), доминирующие в сознании большинства современного оппозиционного актива и оказывающие непосредственное влияние на поведение людей в экстремальных ситуациях.
И если с людьми, ответственными за смерть Алексея все более-менее понятно (они – убийцы и мерзавцы, место им в Аду, но перед нисхождением туда их надо бы прижизненно осудить и наказать), то с идеями не так просто разобраться. Еще сложнее, разобравшись с ними, попытаться все-таки от них отказаться, пусть даже задним числом.
Одной из господствующих в российском социуме идей, погубившей Навального, стала совершенно дурацкая по своей сути идея о том, что "российский политик должен находиться в России". Именно эта идея во многом определяла поведения Алексея (да и других людей из оппозиционеров, ставших теперь политзеками) и толкнула его на возвращения в РФ после того, как его там очевидным образом попытались убить. Находясь под влиянием этой идеи, которая все время повторялась в оппозиционном сообществе на все лады, Навальный не мог поступить иначе, ибо претендовал на лидерство в оппозиции, а это лидерство, как казалось ему и многим другим, было абсолютно несовместимо с тем, чтобы остаться в эмиграции. Привыкнув к тому, что эмигрантов понукают их отъездом (вспомните реакцию на эмиграцию Каспарова), Навальный не захотел становиться "еще одним Каспаровым", как поговаривали тогда злопыхатели.
Результатом этого нежелания стало возвращение Навального в Россию и попытка лобовой, но безоружной атаки на Кремль (к этому я еще вернусь), которая не могла окончиться удачей. За этим последовало долгое и пыточное по своим условиям заключением в тюрьме, а затем – смерть.
Что касается самой идеи о необходимости присутствия политика в РФ, то, как я уже сказал выше, сама она, по сути, совершенно дурацкая. Возможность того или иного человека быть политиком и принимать в политике участие определяется наличием этой самой политики. В Эрефии никакой политики, как свободной конкуренции в борьбе за власть, нет. Она отсутствует, как таковая. В России - тирания, все больше приобретающая черты тоталитарной диктатуры. В таких системах не бывает никакой политики. Политика вытесняется в подпольную сферу, превращаясь в революционную деятельность или в диссидентщину.
А раз так, то и нет никакой определенной необходимости находиться в России или возвращаться, чтобы "заниматься политикой". Алексей мог бы оставаться за границей, став уже там центром антипутинского сопротивления, что было бы несложно, учитывая его популярность и ресурсы. Представляете, какую роль это могло бы сыграть после начала войны!? Наличие живого и свободного в своих действия лидера оппозиции с антивоенной повесткой. Живая и явленная в натуре альтернатива другой России…К сожалению, эта возможность была упущена.
Еще одной идеей, определяющей поведение Алексея, в том числе и в момент его возвращения, стала идея "ненасильственного протеста". Даже уже решив возвращаться в России и бросить вызов диктатору, Алексей сделал это все в том же, свойственном оппозиции в течение многих лет стиле. В форме призыва всех выходить на митинги и протестовать. Но ведь известная ему практика многих лет протестов могла убедительно показать, что это не работает и так диктатуры не свергаются. Возможно, что он и не рассчитывал на это, пытаясь просто пробудить народный протест, но без ясных целей, плана и… оружия в руках протестующих такой протест все равно обречен. Ибо диктатура готова применять силу, а ее оппоненты не готовы.
"Безоружные пророки всегда погибают", - писал Маккиавелли. Возможно, что этот принцип применим и к лидерам протеста в обществах, где установились диктатуры. Безоружные лидеры оппозиции погибают, поскольку тираны оказываются готовы зайти в своих действиях дальше. А кто готов зайти дальше, тот часто и побеждает. В любой схватке: от уличной драки до глобальной политики.
Решившись бросить вызов кремлевскому диктатору, надо было делать это с оружием в руках. Или не делать вовсе, спокойно оставаясь за пределами России и сохраняя себя до будущих времен, когда в Эрефии вновь можно будет заниматься политикой, не имея за душой хотя бы дивизии….
Вы спросите, как можно было бороться насильственно, если весь актив ФБК представляет собой среду глубоко не военизированную и не способную на силовые действия. Ну, значит надо было формировать другую среду. Или пытаться как-то влиять на ту, что есть с тем, чтобы радикализовать ее. Об этом, наверное, стоило бы подумать заранее, до того, как попытаться сцепиться с Кремлем в решающей схватке.
Эти печальные наблюдения и выводы следует иметь в виду всем тем, кто в дальнейшем попытается вернуться в РФ и бросить вызов диктатуре. По крайней мере, до тех пор, пока ее основные функционеры не истлеют физически и не рассыпятся под дуновениями новой эпохи. Эпохи перемен.
* * *
После моего вчерашнего поста мне поступил ряд замечаний от моих читателей, которые можно условно свести к двум основным претензиям. Первая претензия заключается в том, что я "не оценил подвига, жертвы Навального". Друзья мои, я как раз-таки и оценил действия Навального именно как жертву, а не как рациональное политическое действие. Никак иначе это не назовешь. Навальный поступил в духе раннехристианских мучеников, буквально бросив себя самого в клетку к хищным зверям. Просто звери эти были не внутри клетки, а снаружи, представляя собой хищных человекообразных животных, одетых во всевозможные формы: от фсиновской до эфэсбэшной. Некоторые из этих животных даже носят очень дорогие костюмы….
Эстетически и духовно мне близок поступок Навального. Я хорошо понимаю его мотивацию в тот момент, когда он принимал это роковое для себя решение вернуться. В свое время перед посадкой в тюрьму я сам стоял перед похожим выбором, решая остаться ли мне в стране и в идущем тогда уличном протесте или бежать от угрозы уголовного преследования по сфабрикованному делу. Тогда я решил остаться и фактически добровольно пошел на посадку. Да, меня не травили перед этим. Да, уровень заказа и масштаб преследования были совсем не такими, как у Навального. И тем не менее, попробуйте просидеть более двух с половиной лет по сфабрикованному обвинению в особом тяжком преступлении, пытаясь доказать свою невиновность. Пройдите через ряд последовательных испытаний и унижений, ощутите на себе ментовской пресс, попробуйте выжить в ряде целенаправленно инспирированных против вас провокаций и вы поймете, насколько это непросто.
Но именно пройдя через это, выйдя из тюрьмы и оценив возможности режима, я понял, что сопротивляться в прежнем стиле бесполезно и принял решение об отъезде. Что это за возможности режима, о которых я говорю? Полный контроль над силовыми органами и правоохранительной системой, позволяющий беспрепятственно и безнаказанно делать с тобой все, что угодно, при полном твоем бессилии. Только пройдя через застенки русской тюрьмы, через путинскую систему следствия и судов, я осознал, насколько беспомощен враг режима, находящийся у него в плену. Да-да, это можно сравнить разве что только с пленом. И тогда же я принял решение не сдаваться более в плен, стараясь находиться на свободе. Добиться этого можно было только эмигрировав.
Навальный принял другое решение. Повторюсь, что эстетически и духовно мне его поступок близок. Но политически я его считаю ошибочным.
Нет такого алтаря, на который бы можно было сейчас принести свою жизнь в жертву так, чтобы эта жертва была оценена. Россия, ее народ безразличны и бесчувственны к любым жертвам. И довольно холодны к мученикам, несмотря на расхожее заблуждение об обратном. В России не любят героев. В России не любят мучеников. А любят в России начальство. И так было если не всегда, то довольно долго. Вспомните постсоветскую судьбу диссидентов. Кому они были нужны? И как новая (она же – старая) власть оценила их жертвы? А как их оценили их соотечественники? Правильно – никак.
А кого выбрали наши дорогие сограждане, когда пал ненавистный Совок? А!? Диссидентов? Антисоветчиков? Солженицына с Буковским? Хрен в стакан! Они выбрали перекрасившихся коммунистов, бывших партийных аппаратчиков, а также всевозможных преподавателей марксизма-ленинизма и заведующих соответсвующими кафедрами.
В России не любят героев. Ответьте себе на вопрос, есть в РФ хоть один памятник диссидентам или кому-то из диссидентов? Хотя бы тому же Анатолию Марченко, погибшему в застенках. Нет таких памятников в "в этой стране" (да-да я все знаю про это словосочетание).
А значит и жертвы ей приносить не надо. А что надо!? А надо жить и бороться. К чему я вас всех и призываю.
Вторая претензия заключается в том, что я констатирую невозможность ликвидации путинского режима мирным путем и "зову людей к оружию". Послушайте, я никого ни к чему не зову. Не зову по той простой причине, что сам я оружие в руки еще не взял. А я устроен так, что органически не могу призывать людей к тому, в чем не участвую сам.
Но утверждать, что мирный протест не работает, я определенно могу. Для этого достаточно объективно анализировать действительность. Давайте говорить откровенно: за многие годы существования в России мирного уличного протеста, не было ни одного случая, чтобы этот протест всерьез пошатнул бы режим. Не говоря уже о том, чтобы его уничтожить.
Мне могут возразить, а как же Болотные протесты 2011-2012 гг, как же несостоявшаяся Снежная революция. В том-то и дело, что она несостоявшаяся. Тогда действительно был шанс превратить эти протесты в реальную угрозу для режима, но для этого нужно было изменить сам характер этих протестов. Да-да, в ту самую более радикальную, более силовую сторону.
И да – прав был Лимонов, который настаивал на Площади революции в тот самый памятный день и на том, чтобы оставаться всегда в центре города, на улицах, рядом с основными нервными центрами режима (Госдума, Центризбирком, Лубянка, АП), осуществляя на них постоянное давление, создавая угрозу.
Надо было там оставаться на этих улицах. Наращивать градус противостояния, усиливать давление на органы власти. Блокировать эти долбаные путинские учреждения, не давать туда попасть чиновникам, мешать их работе. Напугать их до усрачки огромной толпой разъяренных, непримиримых людей.
Да, это было бы, скорее всего, невооруженное выступление. Но оно бы уже не было полностью мирным и покорным. Оно стало бы проявлением силы, пусть даже без чрезмерного применения таковой. И тогда, глядишь, режим бы попятился.
А если бы не попятился и начал бы разгонять, надо бы было сопротивляться. Как? А как украинцы это делали на Майдане? Напомнить? Или сами вспомните? Попробуйте разогнать сто тысяч человек, готовых сопротивляться. Это совсем не просто.
"Путин бы начал стрелять", - говорят премудрые пискари. Возможно, а возможно и нет. Режим тогда еще и близко не подошел к тому состоянию, в котором он находится сейчас. По крайней мере, можно бы было попробовать.
Но оппозиция отказалась пробовать. И вожаки, которых принято в этом обвинять, и сам актив, по большей части, молча смирившийся с новым, "болотным" форматом протеста.
Отказавшись от обострения, уйдя на Болотную и застряв там (образно), оппозиция добровольно смирилась с поражением, проиграв режиму заранее в своих головах и в сердцах.
Если же абстрагироваться от тех событий и попытаться окинуть пристальным взглядом, история РФ после Болотной, то мы увидим, что единственным серьезным вызовом для путинской системы стало выступление Пригожина. С оружием в руках, со своей бронетехникой и артиллерией. И это выступление чуть было не похоронило режим. Если бы не трусость и договороспособность Пригожина, все могло бы повернуться совсем иначе. И многие из тех, кто критикует меня за мои слова о силовом сопротивлении, сами в тот день сидели и потирали потные ручки в предвкушении того, что кто-то за них, вместо них, решить проблему путинизма.
Помните об этом событии. Вспоминайте о нем почаще, прежде чем писать мне о невозможности силового сценария ликвидации режима. Это воспоминание позволит прочистить голову и трезвее смотреть на мир.
! Орфография и стилистика автора сохранены
